4.1. Фэнтези как бегство от реальности
В наше время особый интерес представляет такая специфическая функция фэнтези, как бегство от действительности (эскейпизм). Дж.Р.Р. Толкин видел в этом явлении глубокий этико-философский смысл: «Поражённые недугом современности, мы остро ощущаем и уродство наших творений, и то, что они служат злу. А это вызывает желание бежать – не от жизни, а от современности… Осуществить Великое Бегство от реальности, значит, от смерти» [25, с. 288]. Удовлетворение этого желания, пусть даже в воображении, является одним из путей приобретения человеком душевного равновесия.
Мир фэнтези воплощает в себе человеческие желания и представления о мире, они находят своё воплощение в образах героев, их поступках, предметной детализации этого мира.
Фэнтезийный мир в ряде случаев становится заменой реальности. Причиной этого явления следует считать социальный заказ общества на принципиально новый тип литературы. Напряжённая обстановка в мире побуждала читателя искать положительное, оптимистичное начало в литературе. Желаемой «отдушины» не дала человеку ни научная фантастика с её холодными космическими просторами и чаще всего неутешительными прогнозами относительно будущего человечества, ни историческая проза, ни многие другие литературные жанры. Зато этой потребности вполне соответствовал жанр фэнтези, который позволял читателям отойти от жестокости действительности и погрузиться в мир, где добро всегда побеждает.
Сам мир, где происходят описываемые события, остаётся величиной постоянной. Он находится где-то посередине между множеством реальностей. Мир волшебства перестаёт быть сказочным, он становится отражением реального мира, одной из параллельных вселенных. Но если допускается существование подобного отображения нашего мира в виде мира волшебства, то становится вполне допустимым предположение, что таких отражений может существовать несколько. И сам мир волшебства становится в таком случае точкой пересечения множества таких отображений. Возможно, именно благодаря этому в нём и становятся возможными магия и могут жить волшебные существа. Это расширяет пределы возможного, исчезает строгая дифференциация миров, и из одного мира в другой начинают проникать атрибуты другой действительности.
Возможность «бегства» даёт характерная для жанра фэнтези установка на реальность. «Любой человек, унаследовавший фантастический дар человеческой речи, может сказать «зелёное солнце», а многие могут к тому же представить его себе или даже изобразить. Но этого мало… Сделать достоверным вторичный мир, в котором светит зелёное солнце, повелевать вторичной верой – вот задача, для выполнения которой понадобится и труд, и раздумья, и конечно же особое умение, род эльфийского мастерства» [20, с. 368]. Иными словами, автор должен верить в своё создание, иначе оно не станет живым. Мало создать мир, в котором «светит зелёное солнце», – его нужно создать таким, чтобы зелёное солнце для него было так же естественно, как жёлтое солнце – для нашего мира. Тогда на новую землю упадут не чёрные, а, например, фиолетовые тени, тогда вслед за автором в вымышленный мир поверит и читатель – игнорируя невозможность существования зелёного солнца и фиолетовых теней. Такая упорная вера в несуществующее заставляет поверить и других. И многие верят.
И тем не менее классически между миром волшебным и миром человеческим существует отчётливая граница. Эта граница утверждается как закон природы волшебного мира – здесь действуют другие силы, человеку неизвестные, – силы магические.
4.2. Вымысел и судьба
Над мирами фэнтези довлеет, кажется, своего рода рок. Порой даже для автора оказывается неожиданным то, что происходит в его творении. Джоан Роулинг, автор знаменитой серии книг о Гарри Поттере, рассказывала в одном из интервью: «Как-то ночью я пришла на кухню, плача, и Нил [муж Роулинг] спросил: «Что произошло?» И я сказала: «Я только что убила одного из персонажей». Он и говорит: «Ну, тогда не делай этого». Я говорю: «Иначе никак нельзя» [21, с. 169]. Создаётся впечатление, что логически выстроенная, выверенная система на определённом этапе начинает существовать сама по себе, словно запущенный механизм, и автор перестаёт быть властителем судеб. Впрочем, ещё А.С. Пушкин удивлялся, что «выкинула» его любимая героиня Татьяна в «Евгении Онегине» – «взяла да и вышла замуж». Возможно, нечто подобное имеет место и в фэнтези, – как, впрочем, и в любом литературном произведении.
В. Губайловский в своей статье «Обоснование счастья» писал: «Читать реалистическую прозу – это всегда труд, и прежде всего это труд сочувствия. Читать фэнтези – это увлекательный отдых. Там некому по-настоящему сострадать. Всё то, что происходит в волшебной стране, со мной не может произойти ни при каких обстоятельствах. Это – бесконечно удалённый мир. Конечно, можно посочувствовать и его героям и даже поволноваться за них, но это сочувствие сквозь пуленепробиваемое стекло. Отдыхать всегда приятнее, чем работать, а сочувствие – ещё и труд души. (…) Фэнтези решает задачи охранения читателя от его собственного сочувствия радикально и последовательно, делает само предположение о том, что вы можете встретиться с героями волшебного мира на улице, совершенно необоснованным» [3, с.183]. Возможно, такое мнение имеет право на существование, но невольно возникает обида за читателя. Неужели так бесчувственен современный человек, что даже трагическая смерть любимого (пусть не относящегося к расе людей) героя не способна вызвать у него настоящего сочувствия? Возможность «встретиться на улице» с героями Достоевского или Толстого столь же нереальна, но можно ли это считать критерием истинности читательского сочувствия? Ведь, несмотря на то, что часто в произведениях фэнтези действуют существа вымышленные: эльфы, гномы, маги, драконы, тролли и так далее, – пишут о них авторы из мира людей, и вольно или невольно переносят жизненные наблюдения в «свой» мир. Известная писательница Робин Хобб, автор циклов книг «Сага о Видящих», «Сага о живых кораблях», «Сага о Шуте и Убийце», говорила: «…мы отталкиваемся от переживаний героя и стараемся описать всё так, будто это испытал живой человек. Не думаю, что герой должен иметь иммунитет к страстям или боли. Если героя никогда не ранят, если он не терпит неудач, как читатель будет узнавать в нём себя? Все мы уязвимы и совершаем ошибки. Так что и персонажи должны быть такими же, а не полубогами» [23, с. 18]. Значит, герой фэнтези близок читателю, а потому возможен и «труд сочувствия». Учитывая же то, что в последнее время мир человеческий и мир вымышленный в произведениях фэнтези часто соприкасаются, и героем становится обычный человек, близкий во многом читателю, сострадание ему становится ещё сильнее.
За последние десятилетия можно также наблюдать и другую тенденцию – отдаление жизни и быта фэнтезийных героев от реальности. Чем тяжелее социальная обстановка в реальности, тем более идеализирован фэнтезийный мир, и всё более он приближается к первоначальному сказочному варианту. Тем не менее, это практически не влияет на выбор главного героя, он, наоборот, отходит от сказочного прототипа. Идёт поляризация образа фэнтезийного мира и образа главного героя, который попадает в этот мир. Это приводит к антитезе: несовместимые образы сказочного мира и реального человека совмещаются и взаимодействуют друг с другом. Замечено, однако, что в последнее время фэнтези всё больше тяготеет к реализму своей «мрачностью, жестокостью, несказочностью» [23, с.18]. Возможно, идёт эволюция жанра и в сторону приближения к реальной, «нашей» действительности.
